Врангель идет к оружию пролетарии. Художник: Врангель еще жив — добей его без пощады

Врангель идет к оружию пролетарии. Художник: Врангель еще жив — добей его без пощады

• ЖАНРЫ
• АВТОРЫ
• КНИГИ 590 130
• СЕРИИ
• ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 548 899

Генерал-лейтенант барон Петр Николаевич Врангель — один из наиболее известных участников Гражданской войны в России со стороны белых. Красные называли его «черным бароном», кровавым палачом рабочих и крестьян, соратники говорили о нем как о «последнем рыцаре Белого движения». О Врангеле написано несколько десятков мемуарных книг, с полдюжины биографий. Сам барон тоже оставил подробные воспоминания, но они охватывают только период 1916–1920 годов — с момента принятия им командования полком в Первой мировой войне и вплоть до крымской эвакуации. Опубликованы основные документы, относящиеся к его деятельности во время Гражданской войны, в том числе и связанные с его гражданскими реформами, проведенными в Крыму в 1920 году. В то же время в биографии Врангеля до сих пор остается немало «белых пятен». Мы всё еще очень мало знаем о детстве и юности Петра Николаевича, о его участии в Русско-японской войне, о жизни в Петербурге после окончания Академии Генерального штаба, а также о его деятельности в эмиграции в последние годы жизни. Впрочем, «звездным часом» Врангеля, безусловно, стал 1920 год, когда он стал главнокомандующим остатками Вооруженных сил Юга России после провальной новороссийской эвакуации и главой белой власти в Крыму, обладавшим диктаторскими полномочиями. Именно тогда ему удалось восстановить боеспособность армии и наладить гражданское управление, одержать серьезные военные победы в Северной Таврии, но затем последовали общее поражение и эвакуация в Галлиполи. Тем не менее Врангелю неизменно ставили в заслугу то, что ему удалось сравнительно успешно эвакуировать армию и беженцев и сохранить внутреннюю спайку ветеранов Белого движения в эмиграции.

Почти все знавшие Врангеля, за редким исключением, отмечали его храбрость, военный талант, определенную политическую гибкость и стремление выдвинуть понятные народу политические лозунги, что выгодно отличало его от большинства других вождей Белого движения. Вместе с тем многие мемуаристы указывают на то, что у Петра Николаевича проявлялись надменность, жестокость и склонность к интригам — черты, явно не относящиеся к рыцарским. Бросается в глаза также некая особенность военной деятельности Врангеля. В тот момент, когда армия начинала терпеть тяжелые поражения, он старался уклониться от непосредственного руководства войсками на фронте — не из трусости, а чтобы не быть причастным к поражениям, неотвратимость которых он сознавал. Честолюбие, несомненно, было одной из главных черт характера Врангеля. Так, в 1917 году барон провел на фронте только считаные дни, а главным образом находился в Петрограде и в Ставке Верховного главнокомандующего в Могилеве, где безуспешно пытался что-либо сделать для восстановления боеспособности армии любыми способами, будь то заговор с целью установления «твердой власти» во главе с генералом Корниловым или проекты реорганизации армии на основе добровольчества. Точно так же в конце 1919-го и начале 1920 года, когда случилась катастрофа с Вооруженными силами Юга России, Врангель лишь пару недель командовал Добровольческой армией, причем большую часть этого времени провел в спорах с главнокомандующим Деникиным. В период последних неудачных сражений в Северной Таврии и оставления Крыма Врангель передал фронтовое командование генералу Кутепову, предпочтя заниматься организацией эвакуации. Петр Николаевич был генералом побед, а не поражений. Можно сказать, что под его началом войска не терпели крупных неудач. Даже в крымский период эмигрантская молва связывала с его именем прежде всего гражданские реформы и успешную эвакуацию, а не общий военный разгром белых.

Каким человеком, полководцем и политиком был Врангель, какие черты его характера и личности привлекали, а какие отталкивали от него людей, какими своими деяниями он вошел в историю? По свидетельству современников, ни одной копейки казенных денег (а располагал он немалыми суммами) к его рукам не прилипло. В том же, насколько его собственная карьера делалась ради воплощения в жизнь больших идей — или, напротив, сами эти идеи были для генерала средством удовлетворения собственного честолюбия, мы попробуем разобраться.

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ

Петр Николаевич Врангель происходил из дворян Петербургской губернии. Он родился 15 (27) августа [1]1878 года в Ново-Александровске (ныне Зарасай) Ковенской губернии на территории нынешней Литвы — здесь его отец исполнял должность мирового судьи. Семья баронов Врангелей — представители древнего дворянского рода — давно обрусела и приняла православие.

Откуда пошли Врангели? Петр Николаевич был отдаленным потомком датской ветви Тольсбург-Эллистфер рода Врангелей, известного с XIII века. Родоначальник рода Врангелей принадлежал к числу вассалов датского короля Вальдемара II (1202–1241). Он остался на военную службу в Эстляндии после первого завоевания ее датчанами. Это произошло при следующих обстоятельствах. В замке Revele(впоследствии город Ревель, ныне Таллин, Эстония) был поставлен в 1219 году датский гарнизон, во главе которого находилось известное число «мужей короля» (yiri regis),и между ними значится Dominus Tuki Wrang.Его потомки звались сначала de Wranghele, Wrangele,a затем Врангели.

В роду Врангелей было семь фельдмаршалов, более тридцати генералов, семь адмиралов. В XVI веке род распался на 20 самостоятельных линий. Большинство его членов осело в Швеции.

Прямые предки П. H. Врангеля, по сведениям словаря Брокгауза и Ефрона, принадлежали к третьей главной линии рода (состояла из одиннадцати ветвей), начавшейся с Thiderius (Tile) Wrangele,упомянутого в 1346 году в качестве советника датского короля в Эстляндии. Ее представитель, Герман Старший (1587–1644), в начале XVII столетия был шведским фельдмаршалом. Внук его, ротмистр (впоследствии полковник) Герман фон Врангель Младший (умер в 1675 году), владелец имений Эллистфер и Луде, 8 октября 1653 года грамотой шведской королевы Христины был возведен в баронское достоинство с дополнением «барон Люденгоф». Петр Николаевич являлся его потомком в седьмом колене.

Сын Германа Младшего, барон Георгий Густав (1662–1734), имел чин подполковника и был командиром полка в армии шведского короля Карла XII, а всего под его знаменами сражались 79 баронов Врангелей, 13 из них сложили головы в Полтавской баталии в 1709 году и семеро умерли в русском плену. После перехода Эстляндии и Лифляндии в процессе Северной войны к России род баронов Врангелей был в 1733 году внесен в рыцарские матрикулы Лифляндии, а в 1746 году — Эстляндии. Внук и правнук Георгия Густава поступили на русскую службу: первый в чине майора, второй — поручика.

В России эту фамилию в разное время носили 18 генералов и два адмирала, в том числе знаменитый путешественник и полярный исследователь Фердинанд (Федор) Петрович Врангель. В 1870 году в русской армии служили четыре полных генерала и один адмирал с фамилией Врангель. В 1865 году баронский титул Врангелей из дома Эллистфер и Люденгоф был подтвержден в Российской империи высочайше утвержденным мнением Государственного совета.

В начале XX столетия русские линии рода Врангелей были самыми многочисленными — насчитывали 40 человек, на втором месте были шведские Врангели — 37 человек, а на третьем прусские — 11 человек.

Герб рода Врангелей представляет собой щит в серебре с черным укороченным стенчатым поясом (фрагментом крепостной стены) с тремя зубцами и серебряный кадочный шлем с двумя серебряными распахнутыми орлиными крылами, а над шлемом — такой же стенчатый пояс, как в щите, и девиз Frangas nonflectes(Сломишь, но не согнешь).

Дед Петра Николаевича, Егор Ермолаевич Врангель, начинал свою службу в лейб-гвардии Гренадерском полку, воевал с турками в 1828–1829 годах и подавлял Польское восстание в 1830–1831 годах, был ранен, награжден. Выйдя в отставку, он женился на Дарье Александровне Рауш фон Траунберг, родной внучке Абрама Петровича Ганнибала. Александр Сергеевич Пушкин приходился ей троюродным братом. Егор Ермолаевич на гражданской службе дослужился до действительного статского советника [2]. Но главное — он стал успешным предпринимателем и нажил большое состояние, в том числе несколько имений.

Как известно, в России вплоть до 1 февраля 1918 года использовался так называемый старый стиль (юлианский календарь), отстававший от нового стиля (григорианского календаря) в XIX веке на 12 дней, а в XX столетии — на 13. Однако в отличие от Советской России, перешедшей на новый стиль, в белогвардейских Вооруженных силах Юга России был сохранен старый. Поэтому все даты до ноября 1920 года включительно даются по старому стилю. В тех случаях, когда речь идет о событиях за пределами России или о действиях, предпринимаемых советской стороной, приводится двойная датировка. В последующем изложении, начиная с главы «Красный террор в Крыму», датировка дается только по новому стилю. Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примечания автора.

Чин IV класса по Табели о рангах. (Прим. ред.)

1920-й год этапный в его творчестве.

Мастерство плакатиста достигает вершин. Энергичные поиски жизненного, политически точного, выразительного плакатного образа обрели наиболее законченное, яркое воплощение в таких известных листах, как «Врангель еще жив, добей его без пощады», «Красный подарок белому пану». В этом же году им был создан знаменитый плакат «Ты записался добровольцем?» В 1921 году — агитационный плакат «Помоги».

Эти произведения — выдающиеся образцы советского политического плаката принесли Моору широкую известность не только в нашей стране, но и далеко за ее пределами. Обращенные к массам, они находили живой отклик у миллионов трудящихся, поднимая их на борьбу, на ратные и трудовые подвиги.

Плакат «Врангель еще жив, добей его без пощады» (приложение 3) был напечатан очень большим для того времени тиражом в 65 тысяч экземпляров — настолько велика была в нем потребность.

Плакат успешно решал конкретные агитационные задачи, четко показывал соотношение сил революции и контрреволюции. Благодаря броской доходчивой композиции, он воспринимался, захватывал зрителя с первого взгляда.

Мысль плаката выражена, предельно сжато и убедительно: к советской земле, к Донецкому бассейну тянется отвратительная, словно щупальца осьминога, рука белогвардейского генерала. Красноармеец, изображенный в ореоле яркого света, занес меч, чтобы отрубить руку Врангелю.

Использованный в плакате прием противопоставления на одном листе героики и сатиры позднее получит широкое развитие в творчестве Моора и станет завоеванием советской политической графики.

В плакате «Красный подарок белому пану» (приложение 4) крупным планом изображены красноармеец и рабочий.

Они держат на своих могучих спинах огромный снаряд — подарок белому пану. Улыбающиеся лица выражают мужество, уверенность в победе. Им противопоставлен перепуганный, карикатурно-маленький смешной пан.

За одну ночь в июне 1920 года художник Д.С. Моор выполнил известный плакат «Ты записался добровольцем?» (приложение 5) Его тираж 50.000 экземпляров. Он стал классическим образцом, можно сказать эталоном советского политического плаката, в нем с огромной агитационной силой воплотились революционная страсть и гражданский долг, чувство ответственности за судьбу молодой Советской страны.

Суровый, монументальный образ красноармейца, ясный взгляд и повелительный жест, выражают страстный призыв, решимость, вступать в ряды Красной Армии. Плакат овеян гражданским пафосом и оптимизмом — верой в стойкость и мужество народа, верой в неотвратимую победу сил революции.

И хотя концепция построения плаката с изображением ключевой фигуры, обращающейся к зрителям с агитационным призывом, была придумана не Моором, он внес сюда свои коррективы. Художник сделал главного персонажа абстрактным, олицетворяющим собой общие идеи и побуждения народа. Много лет спустя, незадолго до Великой Отечественной войны, Моор, говоря о силе воздействия плаката на зрителя, приводил его в пример: «На этом плакате — красноармеец, указывающий пальцем, глаза его устремлены прямо на зрителя и поворачиваются по ходу его. Некоторые мне говорили, что… им было стыдно не записаться добровольцами».

Плакат «Помоги» (приложение 6) был создан в 1921 году, когда в Поволжье — разразился голод. Он призывает оказать помощь голодающим, и это — не приказ, а мольба. Об этом свидетельствует и отсутствие восклицательного знака в слове «Помоги», и исполненная отчаяния и горя фигура крайне изможденного старика. Пустой, высохший, сломленный колос, пронизывающий тело голодного крестьянина, символизирует выжженные солнцем бесплодные степи, вспухшие от голода животы, и слезы матерей — все это со страшной правдивостью свидетельствует о стихийном бедствии. Этот образ красноречивей всех рассказов. Это полное глубокой человечности, потрясающее по силе и эмоциональной выразительности произведение. Плакаты Моора расклеивались на входах в храмы, призывали верующих к конфискации культовых ценностей с целью приобретения необходимых продуктов в пользу голодающих. Они были настоящим оружием в этой огромной компании по спасению людей.

В годы военного коммунизма, такой же острой и непримиримой становится борьба с церковью, формы и методы которой диктовались временем и обстановкой в стране.

Одним из центральных явлений этой компании становится издание журнала «Безбожник у станка» (приложение 7),который издавался Московским Комитетом партии, а Моор, художественный редактор журнала с 1923 по 1928 г., становится его фактическим руководителем.

Антирелигиозная деятельность Моора получила известность далеко за пределами нашей страны. Во многих капиталистических странах журнал «Безбожник у станка» из года в год вносился в список запрещенных изданий. С другой стороны, прогрессивные издательства при возможности охотно перепечатывали рисунки Моора, иногда даже по нескольку карикатур сразу.

Сатирические рисунки Моора на антирелигиозные темы до сих пор привлекают своей убедительностью, изобретательностью, доходчивостью, смелым и блестящим мастерством.

В тридцатые годы Моор продолжает развивать свои принципы идейно насыщенной, боевой карикатуры. Он создает великолепные образцы сатиры, используя широкий диапазон изобразительных приемов — гротеск, гиперболу, изобразительную метафору, аллегорию.

Обостренное политическое чутьё художника дало толчок к созданию в 1930 году антиимпериалистического плаката «Черные вороны готовят разбойничий набег на СССР. Пролетарий — будь начеку!» (приложение 8), получившего широкую известность. Со свойственной Моору страстью и драматизмом плакат напоминал, что благословляемые католической церковью агрессивные империалистические круги Запада готовятся к войне с молодым социалистическим государством. Зловещее жерло пушки было направлено на каждого, кто проходил мимо. Плакат вместе с тем не запугивал, а мобилизовывал, призывал советских людей к боевой готовности. В 1937 году художник создает новый вариант этой композиции «Трудящийся, будь начеку. «, где черная пушка олицетворяет войну, развязываемую фашизмом, несущим смерть и страдания народам.

Во всеоружии зрелого мастерства встретил художник дни Великой Отечественной войны. В его сатирических рисунках, плакатах, лубках, показывающих преступления фашистских оккупантов на советской земле, всегда ощутима мысль о скором и неизбежном разгроме фашизма.

«Все на Г»(приложение 9) — газетная карикатура 1940-е гг.

В плакате «Чем ты помог фронту?» (1941), немного изменив в нем действующего персонажа и заменив надпись, Моор повторил свой известный плакат «Ты записался добровольцем?».

«Часы пробили» (приложение 10) — рисунок для плаката 1945.

Взгляды Моора на искусство оказали плодотворное влияние на многих молодых художников. Ираклий Тоидзе — грузинский советский живописец и график, сознательно взяв за основу популярный плакат Д. Моора » Ты записался добровольцем?», в 1941 написал плакат «Родина-мать зовет!».

Он был издан миллионными тиражами на всех языках народов СССР, и его популярность не случайна. Так же как и Моор, Тоидзе располагает на плоскости листа целостный монолитный силуэт, использует сочетание всего двух цветов — красного и черного. Благодаря низко взятому горизонту плакату придана монументальность. Но основная сила воздействия этого плаката заключена в психологическом содержании самого образа — в выражении взволнованного лица простой женщины, в ее призывающем жесте.

В числе учеников Моора были А.М. Каневский, Кукрыниксы, Б.И. Пророков, В.Н. Горяев, А.В. Кокорин, Ф.П. Решетников.

Говоря о творчестве Моора, нельзя не вспомнить о его иллюстрациях к рассказам М. Твена, к поэме В. Маяковского «Хорошо!», к «Руслану и Людмиле» Пушкина, «Слову о полку Игореве», «Басням» Крылова, различным детским сказкам и антимилитаристическому роману А. Барбюса «В огне».

Занимался художник и педагогической деятельностью: он преподавал во Вхутемасе на кафедре литографии, в Полиграфическом институте и Художественном институте имени В.И. Сурикова.

В 1932 году за свою плодотворную творческую и общественную работу Моор был удостоен звания заслуженного деятеля искусств РСФСР. Умер Моор в Москве 24 октября 1946 г. в возрасте 63 лет, успев увидеть великую победу советского народа над фашизмом, в которую он внес свою долю оружием сатирика, так же как на четверть века раньше помог своим вдохновенным агитационным искусством плаката в великой победе над белогвардейцами и интервентами. До самых последних дней он оставался художником-борцом, новатором, патриотом, художником-большевиком. Посмертно вышел его «автобиографический отчет» Я — большевик! (1967).

0gnev

Ярослав Огнев

«Красная звезда», «Известия», «Правда», «Комсомольская правда» 1941-1945

Статья опубликована 20 августа 1922 года.

В своем предыдущем — весьма интересном — труде Григорий Раковский описал отступление армии генерала Деникина, начиная с осени 1919 года, когда она стояла почти на пороге Москвы, до ее фактического распада на Черноморском побережье поздней весной следующего года. Это была история доблести и трусости, надежды и отчаянья, полная самых невероятных контрастов. В рецензируемой книге тот же автор рассказывает о попытке генерала Врангеля воссоздать белую армию в Крыму сразу после разгрома Деникина. Крымский этап эпопеи белого движения во многом напоминает деникинский: и в том, и в другом случае сначала было успешное наступление вглубь вражеской территории, затем — деморализация армии, катастрофическое отступление к морскому побережью и паническая эвакуация. И Деникин, и Врангель вполне могут повторить вслед за Амьелем*, что у них была своя земля обетованная, свой час триумфа, а закончилось все изгнанием.

Г-н Раковский участвовал в кампаниях Деникина в качестве журналиста, аккредитованного при штабе его армии, однако своими глазами он видел лишь начало крымской эпопеи Врангеля — остальные события автор пытается воспроизвести по рассказам главных участников, включая самого Врангеля. Это, естественно, делает его книгу менее надежным источником, хотя по всем признакам Раковский старается точно излагать факты. Кроме того, с самого начала становится заметно его отрицательное отношение к Врангелю — и как к личности, и как к политику; автор куда больше сочувствует политикам-казакам, выступавшим за автономию своих областей, и не слишком стремившимся освобождать Центральную Россию от большевистского ига. Поэтому, когда Раковский говорит о политических вопросах, эту его точку зрения необходимо учитывать. В целом политические оценки — не самое сильное место книги: слишком уж бросается в глаза предвзятость автора. Но эту сторону повествования можно попросту проигнорировать, сосредоточив внимание на чрезвычайно умелом изложении военных и социальных аспектов кампании в Крыму.

К тому моменту, когда остатки деникинской армии сосредоточились в Новороссийске, в Крыму командовал энергичный и честолюбивый генерал Слащев, установивший на подчиненной ему территории репрессивный режим. Затем на полуостров прибыл из Одессы генерал Шиллинг — офицер, который в ходе эвакуации города проявил некомпетентность и попросту вел себя недостойно. Слащев отказался передать ему командование, — за что г-н Раковский подвергает его критике, хотя беспристрастный наблюдатель вряд ли с ним бы согласился — ожидая приезда из Константинополя генерала Врангеля, чтобы встать под его начало. В это же время в крымские порты прибывали суда с добровольцами и казаками из Новороссийска, — это было все, что осталось от армии Деникина.

Врангель принял командование и над ними, поскольку сам Деникин сложил с себя полномочия и отправился в Западную Европу. Однако политики-казаки в различных районах Черноморского побережья — одни в Грузии, другие в Крыму, третьи в Константинополе — попытались взять казачьи части под свое руководство. На протяжении всей книги мы читаем об их интригах друг против друга и против Врангеля — вырисовывается ужасающая картина опрометчивости и несостоятельности. Как бы мы ни оценивали политический курс самого Врангеля, трудно отнестись без сочувствия к его попытке обуздать казачий сепаратизм, подчинив его общим целям борьбы с большевиками. Впрочем, в конечном итоге все это не слишком повлияло на судьбу белой армии: ее неудача была обусловлена факторами более глубокого порядка.

Один из первых вопросов, с которыми столкнулся Врангель, заключался в следующем: в условиях, когда Антанта все больше склоняется к компромиссу с большевиками, не стоит ли белым попытаться заручиться поддержкой и помощью Германии? К чести Врангеля необходимо отметить, что он, следуя примеру своего предшественника Деникина, отказался от каких-либо сделок с противницей Росси в Великой войне, с державой, которая, переправив Ленина и его приспешников на родину после Февральской революции, несет прямую ответственность за приход большевиков к власти в этой многострадальной стране.

К несчастью, если верить г-ну Раковскому, избранный Врангелем курс был ненамного лучше: он наводнил гражданский госаппарат бюрократами и реакционерами, служившими еще царскому режиму. Впрочем, его главным представителем за рубежом стал известный либерал Струве, так что врангелевское правительство точнее можно было бы охарактеризовать как ‘несоциалистическую коалицию’. С учетом прискорбного провала всех социалистических партий России после революции, непредубежденный читатель вряд ли упрекнет Врангеля за их исключение из своего аппарата, особенно если вспомнить, что он хорошо знал об одном примечательном факте времен Керенского: тогда на заседаниях правительства не рекомендовалось обсуждать военные вопросы из опасения, что министры-социалисты передадут секретные сведения врагу.

Весной 1920 года войска Врангеля начали наступление из Крыма вглубь Таврического края, прилегающего к нему с севера. Большевики были полностью поглощены войной с Польшей и не могли выделить против него значительных сил. Французы, стремясь облегчить положение поляков, которым приходилось туго, неожиданно признали правительство Врангеля законным представителем России, и предложили ему такую же помощь, какую британцы прежде оказывали Деникину. Поначалу наступление проходило чрезвычайно успешно, но вскоре белые утратили доверие апатичного населения занятых территорий в результате реквизиций, принудительной мобилизации и бесчисленных эксцессов.

Тем временем две дерзкие десантные операции на Дону и Кубани провалились; в первом случае в Крым вернулся лишь один командующий группой, во втором уцелела только небольшая часть солдат. Из-за трудностей поддержания связи с повстанцами-казаками, которые вели партизанскую войну с большевиками, совместные операции с их отрядами были невозможны. Махно — лидер украинских бандитов-‘зеленых’ — оказался ненадежным союзником, а с началом мирных переговоров между большевиками и поляками, не выполнившими своих обязательств перед белым движением Юга России, Москва сумела перебросить большие силы для борьбы с Врангелем.

Англичанину трудно избежать чувства стыда, читая о действиях британского правительства по отношению к белым. Мы поддерживали Деникина, пока он не начал терпеть поражения, а затем наш премьер вдруг объявил, что с подозрением относится к самому существованию единого российского государства, и в критический момент мы прекратили помощь белой армии. Врангеля мы вообще отказались поддержать, ограничившись предложением — по бестактности оно явно не имеет равных в недавней истории дипломатии — принять участие в конференции в Лондоне, где с большевиками должны были обращаться как с равными, а ему пришлось бы довольствоваться лишь местом за столом переговоров, без права голоса.

Когда эта идея была с возмущением отвергнута, мы предложили выступить в роли посредника между большевиками и Врангелем, чтобы добиться амнистии для его людей, сражавшихся против красных в ходе гражданской войны. Возможно, это и можно назвать искусным политическим ходом, но русские патриоты восприняли его как низкое предательство; они хорошо понимали — в отличие от британских чиновников, очевидно — что большевики не потерпят существования белого ‘лагеря’ на советской территории, и страшный ЧК быстро расправится с его представителями. После этого мы просто отошли в сторону, бросив на произвол судьбы остатки проантантовских сил в России.

К тому времени их положение уже стало отчаянным: большевистская кавалерия прорвала фронт, и единственной надеждой была разрекламированная ‘неприступность’ оборонительных сооружений на Перекопском перешейке, соединяющем Крым с ‘большой землей’. Однако на деле белые почти не позаботились о его укреплении. Один из парадоксов Гражданской войны в России состоит в том, что профессиональные военные оказались худшими командирами, а патриоты — худшими правителями, чем большевики. Деньги и материалы, призванные сделать Перекоп неприступным, растворились в руках людей, через которых они проходили. ‘Я не отрицаю, — заметил позднее сам Врангель в интервью Раковскому, — что моя контрразведка на три четверти состояла из преступного элемента’. Наступающие красные преодолели перекопские оборонительные линии, почти не встретив сопротивления.

Офицеры на фронте были деморализованы как из-за собственных лишений, так и из-за бедственного положения своих родных в тылу: цены на предметы первой необходимости были баснословно высоки, и эти люди жили в полной нищете. Солдаты устали от войны; к тому же среди них было много принудительно мобилизованных крестьян и пленных красноармейцев, которых тоже включали в состав белой армии. Началась агония Крыма: ее масштабы превзошли даже то, что происходило в трагические дни разгрома Деникина. Был спешно отдан приказ об эвакуации, и на пирсах вновь выстроились длинные очереди мирных жителей, пытавшихся спастись. Но даже если им удавалось попасть на корабль, во многих случаях гражданских снова сгоняли на берег, чтобы освободить место для воинских частей, только что прибывших с фронта и требовавших, чтобы их эвакуировали раньше, чем некомбатантов.

Эвакуация была подготовлена не лучше, чем прежние такие же операции на Юге России — то же всеобщее отчаянье, те же самоубийства, убийства, попытки прорваться на корабли, беспорядки и репрессии. Поведение союзников было таким же странным, как и в предыдущих случаях: французские суда принимали на борт богатых спекулянтов, а не офицеров и их семьи; англичане и итальянцы поступили еще хуже — по словам г-на Раковского их корабли, вышедшие из Константинополя, чтобы принять участие в эвакуации, были отозваны Лондоном и Римом еще до того, как они добрались до Крыма. Единственной страной, проявившей себя сколько-нибудь достойно в этот ужасный момент, стала Америка, до тех пор не желавшая вмешиваться в российские дела независимо от того, побеждали белые, или терпели поражения. Из Крыма американские корабли вывозили столько беженцев, сколько могли вместить.

Следующий этап распада антибольшевистских сил наступил уже в Константинополе. Здесь острую ненависть русских вновь заслужили французы. Они, несомненно, пытались оказать помощь эвакуированным белым, но делали это исключительно на коммерческой основе, забрав себе в качестве платы весь белый флот и грузы, вывезенные из Крыма. Когда этот источник ‘компенсации’ иссяк, главной заботой французов стала ликвидация лагерей беженцев: откровенно пренебрегая тем, что Врангель остается главнокомандующим, они уговаривали его людей либо вернуться в Россию, либо отправиться в Бразилию в качестве колонистов. Первый вариант был попросту опасен для тех, кто соглашался на него пойти, и в лучшем случае означал бы усиление большевистской армии кадровыми военными и ослабление белых формирований.

Второй, как выяснилось, попросту стал результатом ряда недоразумений: Бразилия была готова предоставить право въезда лишь ограниченному числу русских, причем на таких условиях, которые, по выражению врангелевских офицеров, поставили бы их в положение ‘белых рабов’. Солдаты-сенегальцы, охранявшие лагеря беженцев в Галлиполи, относились к русским как к военнопленным: между первыми и вторыми часто возникали инциденты, порой заканчивавшиеся кровопролитием. Часть казаков отправили на остров Лемнос, где они оказались в очень плохих, почти непригодных для жизни условиях. Демарши в Париже позволили убедить французское правительство отнестись к своим бывшим союзникам не столь сурово, но теперь препятствием на пути переговоров стала гордость самого Врангеля. Он не понял, что его время прошло, что он и его люди уже не представляли собой реальную силу в вопросах, связанных с Россией, а превратились по сути в бродяг, скитающихся по свету.

Ближе к концу горького рассказа г-на Раковского Врангель уже не вызывает прежнего сочувствия: ситуация настолько изменилась, что, продолжая держаться за остатки власти, он лишь вредил своим людям и их будущему. Именно в этот момент выживших в Крымской катастрофе белых спасли малые славянские страны: Чехословакия, Болгария и Югославия дали приют беженцам. Многие из последних солдат белой армии и тех, кто последовал за ними в изгнание, сегодня рассеялись по этим странам: остальные до сих пор ютятся в трущобах Константинополя и почти непригодных для жизни лагерях беженцев в Архипелаге и на островах Мраморного моря.

Взлет и падение белого движения на Юге России — одна из самых трагических страниц недавней истории; какой-нибудь будущий русский поэт наверняка сочтет это темой, достойной эпоса, а историк, изучающей наше время, не преминет отметить, что в этих событиях, как в капле воды, отразилась суть сегодняшней морали и политических тенденций. И в двух книгах г-на Раковского этот выдающийся исторический эпизод изложен чрезвычайно ярко. // Рецензия на книгу Григория Раковского ‘Конец белых: от Днепра до Босфора’ (издательство ‘Воля России’, Прага)

* Анри-Фредерик Амьель (1821-81) — швейцарский поэт и эссеист. Фраза взята из его ‘Дневника’.

Источники:

http://www.litmir.me/br/?b=159135&p=143
http://studwood.ru/519113/kulturologiya/1920_etapnyy_tvorchestve
http://0gnev.livejournal.com/97646.html